Будда Шакьямуни (Сиддхартха Гаутама)Я тоже, друг, дошёл до этого предела и вошёл и пребывал в нем |
|
|
|
Я слышал, что однажды Благословенный пребывал в Весали, в Остроконечном Павильоне, в Великом Лесу. И тем утром он оделся, взял чашу и хотел пойти в город Весали за подаянием.
И тут Саччака, нигантха, прогуливаясь и разминая свои ноги, направился к Остроконечному Павильону в Великом Лесу. Достопочтенный Ананда, заметив его ещё вдалеке, обратился к Благословенному: «Учитель, сюда идёт нигантха Саччака: известный своими резкими фразами и участием в спорах, почитаемый многими как святой. Он хочет унизить Будду, унизить Дхамму, унизить Сангху.
Было бы хорошо, если бы Благословенный присел на минуту из сострадания [к Саччаке]». И Благословенный присел на подготовленное сиденье. Тогда Саччака подошёл к Благословенному, и, обменявшись вежливыми приветствиями с ним, сел рядом.
И затем он обратился к Благословенному: «Господин Готама, есть отшельники и брахманы, которые практикуют развитие тела, но не развитие ума. В них возникает болезненное телесное чувство. Случалось так, что когда одного из них одолевало болезненное телесное чувство, его бёдра становились жёсткими, его сердце разрывалось, горячая кровь хлестала изо рта, он сходил с ума, становился обезумевшим. Посему его ум был подчинён его телу и пал под властью тела. И почему так? Из-за слабого развития ума.
И есть отшельники и брахманы, которые практикуют развитие ума, но не развитие тела. В них возникает болезненное умственное чувство. Случалось так, что когда одного из них одолевало болезненное умственное чувство, его бёдра становились жёсткими, его сердце разрывалось, горячая кровь хлестала изо рта, он сходил с ума, становился обезумевшим. Посему его тело было подчинено его уму и пало под властью ума. И почему так? Из-за слабого развития тела. Мне подумалось, что ученики отшельника Готамы практикуют развитие ума, но не развитие тела».
«А что ты знаешь, Аггивессана, о развитии тела?»
«Есть, к примеру, Нанда Ваччха, Киса Санкичча и Маккхали Госала. Эти аскеты не носят вещей, отвергают условности, лижут свои руки, не идут, когда их зовут, не остаются, когда их просят. Они не принимают пищу, поднесённую им или посвящённую им, не принимают приглашения на обед. Они не принимают ничего из горлышка горшка или чаши. Они не принимают ничего через порог, через палку, через пестик [ступы]. Они не принимают ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины, живущей с мужчиной. Они не принимают ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи. Они не принимают рыбу или мясо. Они не пьют ликёры, вина или забродившие напитки. Они ограничивают себя одним домом и одной лёгкой закуской в день, или двумя домами и двумя лёгкими закусками… семью домами и семью лёгкими закусками. Они едят только одну тарелку в день, две… семь тарелок в день. Они принимают пищу только один раз в день, один раз в два дня… один раз в семь дней, и так вплоть до двух недель, практикуя ограничение в приёме пищи».
«Но, Аггивессана, выживают ли они лишь на этом?»
«Нет, Господин Готама. Иногда они едят великолепную твёрдую пищу, жуют великолепную не твёрдую пищу, пробуют отличные деликатесы, пьют прекрасные напитки. Они спасают тело, охраняют его силу, укрепляют его и откармливают».
«То, что они ранее отбрасывали, Аггивессана, после они подбирают вновь. Таким образом, тело у них убывает и возрастает. Но что ты знаешь, Аггивессана, о развитии ума?»
И когда Благословенный спросил насчёт развития ума, нигантха Саччака не смог ответить.
Тогда Благословенный сказал Саччаке: «Те, кого ты только что описал развитыми в развитии тела - это не подлинное развитие тела в учении Благородных. А если ты не понимаешь развитие тела, откуда тебе понять развитие ума? Тем не менее, что касается неразвитости в теле и в уме, и развитости в теле и в уме - слушай внимательно. Я буду говорить».
«Как скажете, Господин Готама» - ответил Саччака.
Благословенный сказал: «И как кто-либо не развит в теле и не развит в уме? Вот приятное чувство возникает в необученном заурядном человеке. Когда в нём возникает приятное чувство, его захватывает удовольствие, и он покорён тем, что охвачен удовольствием. [Затем] его приятное чувство прекращается. С прекращением приятного чувства появляется болезненное чувство. Когда появляется болезненное чувство, он грустит, горюет и стонет, бьёт себя в грудь, становится обезумевшим от горя. Когда это приятное чувство возникло в нём, оно наводнило его ум и осталось там, поскольку он не развит в теле. Когда это болезненное чувство возникло в нём, оно наводнило его ум и осталось там, поскольку он не развит в уме. Вот как кто-либо не развит в теле и не развит в уме.
И как кто-либо развит в теле и развит в уме? Вот приятное чувство возникает в хорошо обученном ученике Благородных. Когда в нём возникает приятное чувство, он не охвачен удовольствием, он не покорён тем, что охвачен удовольствием. [Затем] его приятное чувство прекращается. С прекращением приятного чувства появляется болезненное чувство. Когда в нём появляется болезненное чувство, он не грустит, не горюет и не стонет, не бьёт себя в грудь, не становится обезумевшим от горя. Когда это приятное чувство возникло в нём, оно не наводнило его ум и не осталось там, поскольку он развит в теле. Когда это болезненное чувство возникло в нём, оно не наводнило его ум и не осталось там, поскольку он развит в уме. Вот как кто-либо развит в теле и развит в уме».
«Я верю Господину Готаме, что он развит в теле и развит в уме».
«Что же, Аггивессана, ты, конечно же, груб и дерзок в своих словах, но, тем не менее, я отвечу тебе. С тех пор, как я обрил волосы и бороду, надел жёлтые одежды и, отринув мирское житие, стал жить бездомной жизнью, у приятного или болезненного чувства не было возможности возникнуть и наводнить мой ум, и остаться в нём».
«Но, наверное, в Господине Готаме не возникало определённое приятное чувство, что, возникнув, наводнило бы его ум и осталось пребывать там. Наверное, в Господине Готаме не возникало определённое болезненное чувство, что, возникнув, наводнило бы его ум и осталось пребывать там».
«Почему же не возникали, Аггивессана? Перед моим Пробуждением, когда я всё ещё был непросветлённым бодхисаттой, такая мысль пришла ко мне: «Жизнь домохозяина - ограниченный и пыльный путь. Бездомная жизнь подобна бескрайним просторам. Живя мирской жизнью, трудно практиковать ведение святой жизни, которая была бы идеальной и чистой, словно отполированный перламутр. Что если я, сбрив волосы и бороду и надев жёлтые одежды, отринул бы мы мирское житие и стал бы жить бездомной жизнью?»
А потому в те времена, когда я всё ещё был молод, с чёрными волосами, наделённый благословением молодости на первом этапе жизни, я сбрил волосы и бороду и - хотя родители желали иного и горевали со слезами на глазах - надел жёлтые одежды, отринул мирское житие и стал жить бездомной жизнью.
Отправившись на поиски того, что может быть умелым, на поиски непревзойдённого состояния возвышенного покоя, я пошёл к Алара Каламе, и по прибытии, сказал ему: «Друг Калама, я бы хотел практиковать это учение и дисциплину».
Когда так было сказано, он ответил мне: «Ты можешь оставаться здесь, мой друг. Это учение таково, что мудрец вскоре сможет войти и пребывать в том знании, которым обладает его учитель, засвидетельствовав это самостоятельно посредством прямого знания».
И вскоре я быстро освоил учение. За счёт одних лишь повторений по губам и заучиваний, я мог говорить слова знания, слова старцев, я мог утверждать, что я знал и видел - я, вместе с другими.
Я подумал: «Не только за счёт одной веры Алара Калама утверждает: «Я вошёл и пребывал в этой Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания». Вне сомнений, он [на самом деле] пребывает, зная и видя эту Дхамму». Посему я отправился к нему и сказал: «До какого предела ты заявляешь, что вошёл и пребывал в этой Дхамме?» И на это он ответил, что таковым пределом является основа отсутствия чего бы то ни было.
Я подумал: «Не только Алара Калама имеет доверие, усердие, внимательность, сосредоточение и мудрость. У меня тоже есть доверие, усердие, внимательность, сосредоточение и мудрость. Что если я приложу усилия и постигну Дхамму, о которой Алара Калама говорит, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания?»
И вскоре я вошёл и пребывал в той Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания. Я подошёл к нему и сказал: «Друг Калама, до этого ли предела ты входил и пребывал в этой Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания?»
«Да, мой друг…»
«Я тоже, друг, дошёл до этого предела и вошёл и пребывал в этой Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания».
«В этом наша выгода, мой друг, огромная для нас выгода, что у нас есть такой спутник в святой жизни. Та Дхамма, о которой я сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания, является той Дхаммой, о которой ты сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания. И та Дхамма, о которой ты сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания, является той Дхаммой, о которой я сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания. Ту Дхамму, что знаю я, знаешь и ты; ту Дхамму, что знаешь ты, знают и я. Каков я, таков и ты; каков ты, таков и я. Идём друг, будем вместе вести эту общину [учеников]».
Таким образом мой учитель, Алара Калама, поставил меня, своего ученика, наравне с собой, и оказал мне большое почтение. Но ко мне пришла мысль: «Эта Дхамма не ведёт к бесстрастию, к избавлению от очарования, к прекращению, к успокоению, к прямому знанию, к Пробуждению, к Ниббане. Но ведёт только к перерождению в мире отсутствия чего бы то ни было». Посему, разочарованный этой Дхаммой, я ушёл.
Отправившись на поиски того, что может быть умелым, на поиски непревзойдённого состояния возвышенного покоя, я пошёл к Уддака Рамапутте, и по прибытии, сказал ему: «Друг Уддака, я бы хотел практиковать это учение и дисциплину».
Когда так было сказано, он ответил мне: «Ты можешь оставаться здесь, мой друг. Это учение таково, что мудрец вскоре сможет войти и пребывать в том знании, которым обладает его учитель, засвидетельствовав это самостоятельно посредством прямого знания».
И вскоре я быстро освоил учение. За счёт одних лишь повторений по губам и заучиваний, я мог говорить слова знания, слова старцев, я мог утверждать, что я знал и видел - я, вместе с другими.
Я подумал: «Не только за счёт одной веры Уддака утверждает: «Я вошёл и пребывал в этой Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания». Вне сомнений, он [на самом деле] пребывает, зная и видя эту Дхамму». Посему я отправился к нему и сказал: «До какого предела ты заявляешь, что вошёл и пребывал в этой Дхамме?» И на это он ответил, что таковым пределом является основа ни восприятия, ни не-восприятия.
Я подумал: «Не только Уддака имеет доверие, усердие, внимательность, сосредоточение и мудрость. У меня тоже есть доверие, усердие, внимательность, сосредоточение и мудрость. Что если я приложу усилия и постигну Дхамму, о которой Уддака Рамапутта говорит, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания?»
И вскоре я вошёл и пребывал в той Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания. Я подошёл к нему и сказал: «Друг Уддака, до этого ли предела ты входил и пребывал в этой Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания?»
«Да, мой друг…»
«Я тоже, друг, дошёл до этого предела и вошёл и пребывал в этой Дхамме, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания».
«В этом наша выгода, мой друг, огромная для нас выгода, что у нас есть такой спутник в святой жизни. Та Дхамма, о которой я сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания, является той Дхаммой, о которой ты сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания. И та Дхамма, о которой ты сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания, является той Дхаммой, о которой я сказал, что вошёл и пребывал в ней, засвидетельствовав её самостоятельно посредством прямого знания. Ту Дхамму, что знаю я, знаешь и ты; ту Дхамму, что знаешь ты, знают и я. Каков я, таков и ты; каков ты, таков и я. Идём друг, ты будешь вести эту общину [учеников]».
Таким образом, Уддака Рамапутта, мой спутник в святой жизни, предложил мне стать учителем, и оказал мне большое почтение. Но ко мне пришла мысль: «Эта Дхамма не ведёт к бесстрастию, к избавлению от очарования, к прекращению, к успокоению, к прямому знанию, к Пробуждению, к Ниббане. Но ведёт только к перерождению в мире ни восприятия, ни не-восприятия». Посему, разочарованный этой Дхаммой, я ушёл.
Отправившись на поиски того, что может быть умелым, на поиски непревзойдённого состояния возвышенного покоя, я скитался по стране Магадх и подошёл к военному городу Урувела. Там я увидел чудесную местность, с вдохновляющей лесной чащей, кристально чистой рекой с восхитительными берегами, и деревнями со всех сторон, в которые можно было бы ходить за подаянием. Мысль пришла ко мне: «Как чудесна эта местность, с вдохновляющей лесной чащей, кристально чистой рекой с восхитительными берегами, и деревнями со всех сторон, в которые можно было бы ходить за подаянием. Это самое подходящее место для стараний того, кто намерен вести борьбу [за поиски истины]». А потому я там сел и подумал: «Прекрасное место для стараний».
Затем эти три образа - спонтанные и никогда прежде не слышанные - возникли в моём уме. Предположим, что было бы мокрое и пропитанное насквозь влагой полено, лежащее в воде. И человек, проходящий мимо с палкой для добывания огня, подумал бы: «Я разожгу огонь. Я создам тепло». Как ты думаешь? Смог бы он разжечь огонь и создать тепло трением палки в мокром, пропитанном насквозь влагой, полене, лежащем в воде?»
«Нет, Господин Готама. И почему? Потому что полено мокрое и пропитано насквозь влагой, кроме того, оно лежит в воде. Со временем человека просто постигли бы усталость и разочарование».
«Так и с любыми жрецами или отшельниками, которые живут, не отлучая себя от чувственности в теле и в уме, и в которых не погашены и не успокоены желания, очарования, нужда, возбуждение и жажда к чувственным удовольствиям. Испытывают ли они, или же нет, болезненные, мучительные и пронзающие чувства в своей борьбе [за Пробуждение], они не способны достичь знания, видения и непревзойдённого само-пробуждения. Таковым был первый образ - спонтанный и никогда прежде не слышанный - возникший в моём уме.
Затем второй образ - спонтанный и никогда прежде не слышанный - возник у меня в уме. Предположим, что было бы мокрое и пропитанное насквозь влагой полено, лежащее вдалеке от воды. И человек, проходящий мимо с палкой для добывания огня, подумал бы: «Я разожгу огонь. Я создам тепло». Как ты думаешь? Смог бы он разжечь огонь и создать тепло трением палки в мокром, пропитанном насквозь влагой, полене, лежащем вдалеке от воды?»
«Нет, Господин Готама. И почему? Потому что полено мокрое и пропитано насквозь влагой, даже несмотря на то, что оно лежит далеко от воды. Со временем человека просто постигли бы усталость и разочарование».
«Так и с любыми жрецами или отшельниками, которые живут, отлучив себя от чувственности только в теле, но у которых не погашены и не успокоены желания, очарования, нужда, возбуждение и жажда к чувственным удовольствиям. Испытывают ли они, или же нет, болезненные, мучительные и пронзающие чувства в своей борьбе [за Пробуждение], они не способны достичь знания, видения и непревзойдённого само-пробуждения. Таковым был второй образ - спонтанный и никогда прежде не слышанный - возникший у меня в уме.
Затем третий образ - спонтанный и никогда прежде не слышанный - возник у меня в уме. Предположим, что было бы сухое и не пропитанное влагой полено, лежащее вдалеке от воды. И человек, проходящий мимо с палкой для добывания огня, подумал бы: «Я разожгу огонь. Я создам тепло». Как ты думаешь? Смог бы он разжечь огонь и создать тепло трением палки в сухом, не пропитанном влагой, полене, лежащем вдалеке от воды?»
«Да, Господин Готама. И почему? Потому что полено сухое и не пропитано влагой, кроме того, оно лежит вдалеке от воды».
«Так и с любыми жрецами или отшельниками, которые живут, отлучив себя от чувственности в теле и в уме, у которых погашены и успокоены желания, очарования, нужда, возбуждение и жажда к чувственным удовольствиям. Испытывают ли они, или же нет, болезненные, мучительные и пронзающие чувства в своей борьбе [за Пробуждение], они способны достичь знания, видения и непревзойдённого само-пробуждения. Таковым был третий образ - спонтанный и никогда прежде не слышанный - возникший у меня в уме.
Я подумал: «Что если я, стиснув зубы и поджав к верхнему нёбу язык, собью, раздавлю и сокрушу свой ум своим умом?». Таким образом, стиснув зубы и поджав к верхнему нёбу язык, я стал сбивать, давить и сокрушать свой ум своим умом. Подобно тому, как сильный человек хватает слабого за голову, горло или плечи, и сбивает его, сдавливает и сокрушает, так и я стал сбивать, давить и сокрушать свой ум своим умом. И по мере того, как я так делал, пот полился ручьём из подмышек. И хотя я установил неутомимое усердие и незамутнённую осознанность, моё тело было взволновано и неспокойно из-за болезненных усилий. Но болезненное чувство, что возникло таким образом, не наводняло мой ум и не оставалось в нём.
Я подумал: «Что если я буду поглощён трансом не-дыхания?» Так я прекратил вдохи и выдохи через нос и через рот. И по мере того, как я так делал, громкие свистящие струи воздуха вырывались из моих ушей, подобно тому, как из мехов кузнеца вырывается свистящий громкий пар… А потому я прекратил вдохи и выдохи через нос, рот и уши. И по мере того, как я так делал, ужасные силы пронзали мою голову, как если бы сильный человек вскрывал бы мою голову острым мечом… Сильнейшие боли появились в моей голове, как если бы сильный человек затягивал на моей голове тюрбан из кожаных ремней … Колоссальные боли разрывали мой желудок, как если бы мясник или его ученик разрезали бы желудок быка… Моё тело сильно горело, как если бы два могучих человека, схватив слабого человека за руки, поджаривали бы его над ямой с горячими углями. И хотя я установил неутомимое усердие и незамутнённую осознанность, моё тело было взволновано и неспокойно из-за болезненных усилий. Но болезненное чувство, что возникло таким образом, не наводняло мой ум и не оставалось в нём.
Дэвы, увидев меня, сказали: «Отшельник Готама умер». Другие дэвы сказали: «Он не умер, но умирает». Третьи сказали: «Он ни умер, ни умирает, а он - архат, потому что таким образом живут архаты».
Я подумал: «Что если я буду практиковать, и при этом не принимать пищу?» Тогда дэвы пришли ко мне и сказали: «Почтенный, пожалуйста, не практикуйте без еды. Если вы не будете есть, мы будем вливать через ваши поры божественный нектар, и так вы выживете». Я подумал: «Если я решусь отказаться от пищи полностью, тогда как эти дэвы будут вливать через мои поры божественный нектар, то я обману [самого себя]». А потому я приказал им уйти, сказав: «Довольно».
Я подумал: «Что если я буду принимать только чуть-чуть пищи за один раз, только немного бобового супа, супа из чечевицы, супа из вика или супа из гороха?». Посему я принимал только чуть-чуть пищи, только немного бобового супа, супа из чечевицы, супа из вика или супа из гороха. Моё тело стало сильно истощено. Из-за того, что я так мало ел, мои члены стали похожи на соединённые части стеблей лозы или стеблей бамбука… Моя спина стала похожа на горб верблюда… Мой позвоночник выступил, как ожерелье из бусин… Мои рёбра выперли наружу, как балки старого покошенного сарая. Блеск моих глаз, казалось, утонул в глазницах, подобно блеску воды в глубоком колодце… Кожа моей головы сморщилась и иссохла, подобно тому, как зелёная горькая тыква высыхает и сморщивается на жаре и ветре… Кожа моего живота настолько прилипла к позвоночнику, что когда я трогал живот, то схватывал также и позвоночник; а когда я трогал спину, то дотрагивался также и до кожи живота… Если я писал или испражнялся, я прямо там же падал лицом вниз
… Из-за того, что я так мало ел, то, как только я хотел облегчить тело, потерев его члены руками, волосы - сгнившие на корню - выпадали с моего тела по мере того, как я его растирал.
Люди, видевшие меня, говорили: «Отшельник Готама - чёрный». Другие говорили: «Отшельник Готама не чёрный, а коричневый». Ещё другие говорили: «Отшельник Готама ни чёрный, ни коричневый, а с золотистой кожей». Так сильно был испорчен чистый и яркий цвет моей кожи - просто из-за того, что я так мало ел.
Я подумал: «Какие бы жрецы и отшельники прошлого не испытывали бы болезненных, мучительных, пронзающих ощущений из-за их стараний, это [моё болезненное чувство] - самое сильное. Никто не мог вынести ещё большее [страдание]. Какие бы жрецы и отшельники будущего не испытывали бы болезненных, мучительных, пронзающих ощущений из-за их стараний, это [моё болезненное чувство] - самое сильное. Никто не сможет вынести большее [страдание]. Какие бы жрецы и отшельники настоящего не испытывали бы болезненных, мучительных, пронзающих ощущений из-за их стараний, это [моё болезненное чувство] - самое сильное. Никто не может вынести ещё большее [страдание]. Но через эти мучительные аскетические практики я не достиг какого-либо сверхчеловеческого состояния, или какого-либо отличия в знании и видении, достойного Благородных. Может ли существовать иной путь к Пробуждению?»
Я подумал: «Я помню, как однажды, когда мой отец из клана Сакьев работал, я сидел в прохладе тенистого миртового дерева, и тогда - в достаточной мере оставив чувственные удовольствия и неумелые умственные качества - я вошёл и пребывал в первой джхане: восторг и счастье, рождённые [этим] оставлением, сопровождались направлением ума и удержанием ума. Могло ли это быть путём к просветлению?» Вслед за этим воспоминанием пришло озарение: «Это путь к Пробуждению». Я подумал: «Так почему я боюсь этого удовольствия [джханы], которое не имеет ничего общего ни с чувственным наслаждением, ни с неумелыми умственными качествами?» Я подумал: «Более я не боюсь этого удовольствия, которое не имеет ничего общего ни с чувственным наслаждением, ни с неумелыми умственными качествами, но которого трудно достичь с настолько истощённым телом. Что если я приму какую-нибудь твёрдую пищу: немного риса и каши?» Так я принял твёрдую пищу: немного риса и каши. И теперь пять монахов, которые присматривали за мной, подумали: «Если наш отшельник Готама достиг какого-либо высшего состояния, он скажет нам». Но когда они увидели, как я ем твёрдую пищу - немного риса и каши - они в отвращении покинули меня, думая так: «Отшельник Готама живёт в достатке. Он оставил свои усилия и ниспадает к роскоши».
Так, когда я принял твёрдую пищу и восполнил силы, тогда - в достаточной мере оставив чувственные удовольствия и неумелые умственные качества - я вошёл и пребывал в первой джхане: восторг и счастье, рождённые [этим] оставлением, сопровождались направлением ума [на объект медитации] и удержанием ума [на объекте медитации]. Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём. С успокоением направления и удержания ума, я вошёл и пребывал во второй джхане: [меня наполняли] восторг и счастье, рождённые сосредоточением, и единение ума, который свободен от направления и удержания - [я пребывал] во внутренней устойчивости. Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём. С успокоением восторга я стал невозмутимым, осознанный и бдительный, и ощущал счастье. Я вошёл и пребывал в третьей джхане, о которой Благородные говорят так: «Непоколебимый и осознанный, он пребывает в состоянии радости». Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём. С успокоением счастья и страдательности - вместе с более ранним исчезновением восторга и беспокойства - я вошёл и пребывал в четвёртой джхане: [в] чистейшей невозмутимости и осознанности, в ни-удовольствии-ни-боли. Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём.
Когда ум был подобным образом сосредоточен, очищен, ярок, безупречен, избавлен от загрязнений, гибок, податлив, устойчив и непоколебим, я направил его к познанию воспоминаний собственных прошлых жизней. Я вспомнил свои многочисленные жизни - одну, две, пять, десять, пятьдесят, сто, тысячу, сто тысяч, многие кальпы свёртывания вселенной, многие кальпы развёртывания вселенной, [вспоминая]: «Там у меня было такое-то имя, я жил в таком-то роду, имел такую-то внешность. Таковой была моя пища, таковым было моё переживание удовольствия и боли, таковым был конец моей жизни. Умерев в той жизни, я появился здесь. Здесь также у меня было такое-то имя, я жил в таком-то роду, имел такую-то внешность. Таковой была моя пища, таковым было моё переживание удовольствия и боли, таковым был конец моей жизни. Умерев в той жизни, я появился здесь». Так я вспомнил свои многочисленные прошлые рождения в подробностях и деталях.
Это было первым знанием, которое я получил в первую стражу ночи. Невежество было уничтожено; знание появилось; тьма рассеяна; возник свет - так происходит с тем, кто внимателен, непоколебим и решителен. Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём.
Когда ум был подобным образом сосредоточен, очищен, ярок, безупречен, избавлен от загрязнений, гибок, податлив, устойчив и непоколебим, я направил его к познанию смерти и перерождения существ. Я увидел, за счёт божественного глаза, очищенного и превосходящего человеческий, смерть и перерождение существ. Я распознал низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой: «Эти существа, что имели дурное поведение телом, речью и умом, оскорблявшие благородных, придерживавшиеся неправильных воззрений и действовавших под влиянием неправильных воззрений, с распадом тела, после смерти, рождаются в мире лишений, в плохих местах, в низших мирах, в аду. Но эти существа, что имели хорошее поведение телом, речью и умом, не оскорблявшие благородных, придерживавшиеся правильных воззрений и действовавших под влиянием правильных воззрений, с распадом тела, после смерти, рождаются приятных местах, в небесных мирах». Так, посредством божественного глаза, очищенного и превосходящего человеческий, он видит смерть и перерождение существ, я распознал низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой.
Это было вторым знанием, которое я получил во второй страже ночи. Невежество было уничтожено; знание появилось; тьма рассеяна; возник свет - так происходит с тем, кто внимателен, непоколебим и решителен. Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём.
Когда ум был подобным образом сосредоточен, очищен, ярок, безупречен, избавлен от загрязнений, гибок, податлив, устойчив и непоколебим, я направил его к познанию уничтожения умственных загрязнений. Я распознал так, как всё существует на самом деле, то есть: «Это - страдание… Это - источник страдания… Это - прекращение страдания… Это - путь, ведущий к прекращению страдания… Это - загрязнения [ума]... Это - источник загрязнений… Это - прекращение загрязнений… Это - путь, ведущий к прекращению загрязнений». Мой ум, зная это, и видя это таким образом, был освобождён от загрязнений чувственности, освобождён от загрязнений становления, освобождён от загрязнений неведения. С освобождением пришло знание: «Освобождён». Я распознал, что «Рождение закончено, святая жизнь прожита, задача выполнена. Нет более чего-либо, что ещё нужно было бы сделать».
Это было третьим знанием, которое я получил в третьей страже ночи. Невежество было уничтожено; знание появилось; тьма рассеяна; возник свет - так происходит с тем, кто внимателен, непоколебим и решителен. Но приятное чувство, которое возникло благодаря этому, не наводнило мой ум и не осталось в нём.
Я вспоминаю, что учил Дхамме собрание из многих сотен людей, и, тем не менее, каждый из них утверждает обо мне: «Отшельник Готама учит Дхамме, просто критикуя меня», но это не так. Татхагата праведно учит их Дхамме, просто с целью донесения знания. В конце той самой лекции я внутренне утвердил ум, устроил его, сосредоточил его и объединил его на том же самом объекте сосредоточения, на котором он был собран и прежде, и в этом я пребываю практически постоянно».
«Вероятно это так для Господина Готамы, как и должно быть в случае с тем, кто достоин и правильно само-пробуждён. Но помнит ли Господин Готама, чтобы он спал днём?»
«Я вспоминаю, Аггивессана, что в прошлом месяце в жаркий сезон, после обеда, вернувшись с моего хождения за подаянием, сложив свою внешнюю робу вчетверо, я лёг на правый бок и спал, будучи внимательным и бдительным».
«Некоторые отшельники и брахманы, Господин Готама, считают подобное житием в невежестве».
«Не в этом заключается невежество или отсутствие такового, Аггивессана. А что касается тех, кто невежественен и лишён невежества, то слушай внимательно. Я буду говорить».
«Как скажете, Господин Готама» - ответил Саччака.
Благословенный сказал: «Тот, в ком не отброшены омрачающие загрязнения, что ведут к новому становлению, доставляют проблемы, создают страдания, ведут к будущему рождению, старости и смерти - того я называю невежественным. Из-за не оставления загрязнений человек заблуждается. Тот, в ком отброшены омрачающие загрязнения, что ведут к новому становлению, доставляют проблемы, создают страдания, ведут к будущему рождению, старости и смерти - того я называю не заблуждающимся. Из-за оставления загрязнений человек не заблуждается. В Татхагате, Аггивессана, омрачающие загрязнения, что ведут к новому становлению, доставляют проблемы, создают страдания, ведут к будущему рождению, старости и смерти - отброшены, их корень уничтожен, сделан подобным обрубку пальмы, лишён условий для существования, не способный появиться в будущем. Подобно тому, как если обрезать верхушку пальмы, она не будет дальше расти - то точно также и в Татхагате те омрачающие загрязнения, что ведут к новому становлению, доставляют проблемы, создают страдания, ведут к будущему рождению, старости и смерти - отброшены, их корень уничтожен, сделан подобным обрубку пальмы, лишён условий для существования, не способный появиться в будущем».
Когда так было сказано, нигантха Саччака обратился к Благословенному: «Поразительно, Господин Готама. Восхитительно - что когда к Господину Готаме обращаются грубо вновь и вновь, нападают с дерзкими речами, цвет его кожи становится ярким, цвет лица чистым, как и должно быть в случае с тем, кто достоин и правильно само-пробуждён. Я помню, как нападал на Пурана Кассапу в дебатах. Он, в ответ на мои нападки, отвечал уклончиво, сбивал беседу с темы, проявлял раздражение, отвращение и сварливость. Но когда к Господину Готаме обращаются грубо вновь и вновь, нападают с дерзкими речами, цвет его кожи становится ярким, цвет лица чистым, как и должно быть в случае с тем, кто достоин и правильно само-пробуждён. Я помню, как нападал на Маккхали Госалу… Аджита Кесакамбалу… Пакудха Каччаяну… Санджаю Велаттхапутту… Нигантха Натапуту в дебатах. Он, в ответ на мои нападки, отвечал уклончиво, сбивал беседу с темы, проявлял раздражение, отвращение и сварливость. Но когда к Господину Готаме обращаются грубо вновь и вновь, нападают с дерзкими речами, цвет его кожи становится ярким, цвет лица чистым, как и должно быть в случае с тем, кто достоин и правильно само-пробуждён.
А теперь, Господин Готама, я пошёл. Много у меня дел, много обязанностей».
«Тогда делай, Аггивессана, так, как считаешь нужным».
Так нигантха Саччака, восхитившись и одобрив слова Благословенного, поднялся со своего сиденья и ушёл.
Источник:Маха-Саччака сутта: Длинная беседа с Саччакой (МН 36)(theravada.ru)